Орел парит на вершине неба
Пол Уитмен


Орел парил, застыв в головокружительной высоте необозримого бездонно-синего неба. Ветер наполнял его сильные крылья, восходящие потоки воздуха возносили его ввысь.
Отряд стражников-китайцев медленно продвигался к городу. Солнце стояло в зените. Зной и удручающая духота делала людей вялыми и апатичными. Больше всего на свете в этот момент им хотелось спрятаться куда-нибудь в тень, стянуть с себя прилипшую от пота одежду, снять сандалии с распухших ног и лежать, лежать бесконечно долго. Но командир отряда, ехавший верхом, был неумолим. Он нещадно гнал и поторапливал своих людей, зная, что на привал времени нет и он должен как можно скорее доставить к месту казни важного пленника.
Люди не выдерживали нестерпимой жары и пили из придорожных грязных луж, где еще оставалось немного тухловатой воды. Более благоразумные старались утолить жажду фруктами, иногда попадавшимися на редких деревьях. Солдаты валились с ног.
Китайский офицер был вынужден, чтобы не потерять контроль над ситуацией и заставить людей хоть как-то передвигаться, прикончить двоих, выбившихся из сил. С отвращением вытерев свой меч от крови, он привстал на стременах и, с трудом двигая пересохшим языком, хрипло закричал:
– Вперед, ленивые твари! Вперед! Или вы хотите все подохнуть под рукой палача?! Вперед же! Осталось совсем немного... Город уже виден!
В голове его звенело, будто били колокола в ста храмах одновременно. Он достал свою флягу, на которой было начертано заклинание от злых духов, и долго держал ее запрокинутой, но лишь несколько капель драгоценной воды, разбавленной вином, освежили горечь пересохшего рта.
«Будь прокляты боги, пославшие эту адскую жару и этого чертового японца!» – с крайним раздражением подумал он, глядя на своего пленника.
Самурай, с закованными в тяжелую деревянную колодку руками, шел как ни в чем не бывало, словно прогуливаясь по тенистой аллее своего изысканного фамильного парка. Его волевое лицо было совершенно невозмутимо и надменно, как родовой герб, вышитый на его кимоно. Лишь бледность и запекшаяся кровь на его губах выдавали страшное физическое переутомление. Взгляд его глаз, устремленный вдаль, казалось, перенес его в неведомую перспективу и жил своей отдельной жизнью, не обращая ровным счетом никакого внимания на зной и людей вокруг. Уверенная твердая походка, спина ровная, как струна, и высоко поднятая голова создавали впечатление, что этот человек сможет пройти еще тысячу ли.
«Да, – с невольным уважением размышлял китайский офицер, – эти бестии – самураи – созданы будто из стали, а не из плоти, как мы, им всё нипочем. Если бы мы хитростью не захватили его безоружного во время переговоров, его меч унес бы многие жизни. Сумел же он голыми руками убить семерых моих лучших людей! Если бы не сеть, наброшенная на него, как на горного барса, только великие боги знают, чего бы успела натворить эта совершенная машина уничтожения. Мои солдаты – сброд по сравнению с ним. Слава богам, японцы совершенно не умеют воевать на море, и наши огромные корабли1, эти морские чудовища, обшитые металлическими пластинами, как чешуей, изрыгают смертоносное пламя метательных орудий на утлые суденышки японцев, оставаясь неуязвимыми для них. Наша мудрость спасает нас от их безрассудной храбрости; львы не умеют сражаться в воде, там мы перетопим их, как котят. Но что случится с Поднебесной, если они превратятся в кровожадных акул и будут резать нас, как китов?» – С этими невеселыми мыслями, он обратился к пленнику:
– Как удается тебе, заморский варвар, идти, словно тебя не палит солнце, а ласкает прохлада, и на руках у тебя не тяжелые колодки, а резные браслеты из яшмы? Неужели тебе не хочется пить?
– Тебе этого все равно не понять, – равнодушно ответил ему самурай. – Если у тебя есть чистая вода, я могу ее испить. Но не приставай ко мне с расспросами и не мешай мне размышлять.
– Воды у меня нет, – ответил китаец. – Принесите ему фруктов, – приказал он своим солдатам.
– Они мне не нужны, – невозмутимо произнес пленник. – Я не употребляю то, что может повредить моему здоровью.
– И это говоришь ты? Ведь тебя казнят, подвергнув мучительным пыткам, еще до захода солнца! Какое это имеет значение? – засмеялся китайский военачальник.
Тут самурай взорвался и в гневе произнес:
– Для таких людей, как вы, такая реакция естественна. Воробьям не понять мыслей орла. Сиюминутные тяготы выводят вас из равновесия, а близость смерти делает любой поступок в ваших глазах лишенным смысла. Но для человека, который думает о великом, нацелен на великое и всеми силами души стремится осуществить великую цель, каждый поступок и каждая мысль имеют значение, даже в тот миг, когда у него будет отрублена голова.
– Но ты же умрешь! Ты все равно проиграл! И ты бессилен с этим что-то поделать!
– Ты ошибаешься, китаец. Истинный самурай даже в полном внешнем бессилии и безнадежном положении остается самураем.
Быть может, бессилие и безнадежность и есть самое тяжелое испытание, выпадающее на долю человеку и самураю. Все мы живем в мире, где главное испытание – бессилие и бессмысленная в глазах многих ограниченность жизни, торжество смерти. Осознание своего бессилия перед смертью лишает большинство людей воли, силы духа и Веры. Для самурая не имеет значения, когда он умрет, ведь все равно умрет любой из нас, время лишь иллюзия. Самурай всегда найдет в себе силы жить так, как должно, словно он бессмертен. Смерть не играет значения.
Истинный воин может противостоять чему угодно, он создаст себе опору даже в пустоте. И, оттолкнувшись от нее, пойдет дальше по своей Дороге, ведущей на небо...
Когда каждое действие в жизни направляется стремлением к заветной цели, жизнь имеет особый смысл, не доступный людям, подобным тебе, китаец. Каждый поступок имеет свое значение и свой результат. Самурай идет вперед до последнего мига жизни, он умирает в походе, занеся ногу для нового шага, и он улыбается, он видит впереди себя Солнце…
Да, я знаю, вы казните меня, на большее вы не способны. И что вы вообще еще можете сделать?! Но я омрачу ваше торжество и превращу его в поражение. Я научу вас умирать!
Я преподнесу вам моральный урок. Мы – японцы, и мы идем по Пути Богов. Никто в целом мире не любит свою Родину, как мы, никто кроме нас не готов отдать свою жизнь с такой радостью и великой верой в Нее... Скоро вы сами поймете и убедитесь воочию, что вы – ничто перед доблестью самурая, ваш дух будет сломлен, и ваше поражение станет неизбежно. Этим я сослужу пользу своей стране и поддержу славу имени своего рода. Больше смертному человеку сделать не дано. А лично тебе, китаец, я дам знак с того света. Стой на казни недалеко от меня и жди его...

Казни были излюбленным зрелищем китайско-корейского государства, щекочущем нервы, вызывающем трепет и благоговейный ужас повиновения трусливой безвольной толпы. На этот раз казнь была особой. Чтобы сломить волю японского рыцаря-завоевателя, был использован целый арсенал изуверских методов, на которые так изощренно рабское китайское воображение.
Но самурай был непоколебим.
Суеверная толпа, пораженная необыкновенным сверхчеловеческим мужеством героя, притихла. Вместо обычного радостного возбуждения от жестокого зрелища, на нее вдруг повеяло леденящим мистическим ужасом, внушенным этим странным непостижимым человеком.
– Не злой ли это дух – оборотень, превратившийся в человека? Не навлечет ли он на нас своего проклятия? – пронесся ропот в толпе...
Правитель уловил перемену в настроении собравшейся черни и понял, что торжество обернулось в фарс, подрывающий авторитет власти. Мановением руки он подал знак, и палач отрубил голову самураю, она покатилась с помоста. И тут произошло необъяснимое...
Отсеченная голова докатилась до ноги стоящего рядом с эшафотом китайского офицера и вцепилась в нее зубами...
Его глаза встретились с ужасным взглядом мертвеца... Китаец смертельно побледнел. Кровь застыла в его жилах. Он понял, что это и есть тот знак с того света, о котором говорил самурай...
Страх парализовал все его существо, и кровавая пелена застлала ему глаза... Он рухнул на землю, забрызганную свежей кровью.
Голова разжала свою мертвую хватку и, казалось, пренебрежительно усмехнулась...

1 Основную ударную мощь корейского флота составляли корабли – черепахи (кисэн), обшитые листовым железом и обладавшие большой мощью метательных орудий.

Простите, Орси, такие же романтические "сопли в сахаре", как стишки нашего друга Дестини. Просто немного получше качеством языка.

От всего рассказа есть лишь пара строк. Если их оставить, а убрать остальное, будет неплохо.

П.С. Автор вообще ни черта не понял про самураев.



Гнев - это не эмоция самурая.
Многословность - тоже не эмоция самурая.

"В наше время любовь напоминает страсть пигмеев."

Истины ради - название и автор у вас указаны неправильно. Это эпиграф и автор эпиграфа.

Кто то из великих, лень вспоминать кто сказал : " яберу кусок камня и отсекаю от него все ненужное ! " потом мы наслаждаемся красивой скульптурой да ? мысль улавливаете ?

Ээх, Дестини... Так вы гуманитарий, тогда неплохо бы вам русский язык подучить.
Простите, но для человека с гуманитарным образованием непростительно ошибаться так, как это делаете вы (например, путать -тся/-ться).

Я не в плане вас уколоть или обидеть, а в плане того, что вам есть, куда двигаться, куда развиваться и расти. Грамотность - обязательна для культурного человека.